Наблюдатель

«Русский дневник» – еще одно подтверждение незаурядности и многогранности Джона Стейнбека как писателя. Хотя и только писателем называть его не вполне корректно: Стейнбек работал во множестве жанров – как журналист, репортер, сценарист, драматург и даже политтехнолог (он написал несколько речей для своего друга Эдлая Стивенсона – кандидата в президенты США).

Пожалуй, «Русский дневник» – это один из самых первых тревел-блогов. Если и не самый первый, то точно один из самых интересных и популярных. Когда Артемий Лебедев говорит, что он придумал публиковать фотографии и текст к ним, вместо классических текстовых заметок о путешествиях, то в этом есть немного лукавства. «Русский дневник» уже тогда был построен по такому принципу – это путевые заметки и репортажи о поездке в СССР в 1947 г. известного писателя, обладателя Пулитцеровской премии (Нобелевскую он получит только в 1962 году), Джона Стейнбека и одного из самых именитых военных фотографов ХХ века Роберта Капы: Стейнбек писал, а Капа фотографировал. Из этой поездки они привезли около четырех тысяч негативов и сотни страниц заметок. Размышляя о том, как описать все увиденное и пережитое, они решили просто рассказать все как было: день за днем, встречу за встречей, картину за картиной, без разделения на темы и предметы. Перед поездкой Стейнбек так сформулировал свою задачу:

…все, что мы хотим сделать, – это рассказать о русских: как они выглядят, что носят, как работают, о чем говорят русские, работающие на земле, что они делают для восстановления разрушенной части своей страны.

Ну чем не этнографическая экспедиция?

( Collapse )

Буквально в получасе езды на автобусе от Амстердама расположена небольшая рыбацкая деревушка Волендам. Казалось бы, что может быть интересного в рыбацкой деревне? Оказалось, что может.

( Collapse )

Продолжаем гулять по январским улицам Сеула, на этот раз - вечером. А вечером город гораздо интереснее, чем днем, когда жизнь кипит только в офисах и на предприятиях. После работы все улочки центра плотно заполняются различными торговцами и праздношатающимися гражданами.

( Collapse )

Не секрет, что Франция - страна изысканной кухни, а французы - мастера кулинарии. Сегодня мы посмотрим, где и какие продукты покупают жители Дижона, для чего посетим городской рынок. Чтобы сделать покупки, клиент должен быть подготовлен и хорошо ориентироваться в ассортименте. А таким дилетантам, как я, часто даже сложно понять, что выложено на витрине (например, в части паштетов, приправ и пр.).

( Collapse )

Рождественские ярмарки, пожалуй, самое интересное и яркое событие зимы. Тысячи человек покупают украшения, сувениры, сладости. Не менее интересно просто походить и посмотреть на все происходящее, хотя трудно удержаться хотя бы от кружечки пунша или свежей ватрушки.

( Collapse )

Что радует практически везде в Западной Европе, так это присутствие вкуса и стиля в оформлении своих магазинов. Она начинают представлять собой даже не практический интерес, а часто только эстетический. Этот пост посвящен витринам и магазинам Вены накануне Рождества.

( Collapse )

В конце августа-начале сентября еще раз побывал в Италии. Из всех посещенных во время поездки городов, в Риме был повторно. Поэтому там меньше ходил по всяким музеям-достопримечательностям, а больше предавался праздности, неспешно гуляя по городу в перерывах между завтраком и обедом и между обедом и ужином. Уж что-что, а еда в Италии такова, что приезжать стоит даже только ради нее.

( Collapse )

Много таких дам в бриллиантах появилось в Кружке после японской войны. Их звали «интендантскими дамами». Они швырялись тысячами рублей, особенно «туровала» одна блондинка, которую все называли «графиней». Она была залита бриллиантами. Как-то скоро она сошла на нет — сперва слиняли бриллианты, а там и сама исчезла. Ее потом встречали на тротуаре около Сандуновских бань…

В приемной Английского клуба теперь стоит узкая железная клетка. В ней везли Емельяна с Урала до Москвы и выставляли на площадях и базарах попутных городов «на позорище и устрашение» перед толпами народа, еще так недавно шедшего за ним. В этой клетке привезли его и на Болотную площадь и 16 января 1775 года казнили.

Однажды в «говорильне» Лев Голицын громовым голосом, размахивая руками и поминутно поправляя пенсне, так же горячо доказывал необходимость запрещения водки, чтобы народ пил только чистые виноградные вина.
— Мы богаты, наш юг создан для виноградарства!

Но вот часы в залах, одни за другими, бьют шесть. Двери в большую гостиную отворяются, голоса смолкают, и начинается шарканье, звон шпор… Толпы окружают закусочный стол. Пьют «под селедочку», «под парную белужью икорку», «под греночки с мозгами» и т.д. Ровно час пьют и закусывают. Потом из залы-читальни доносится первый удар часов — семь, — и дежурный звучным баритоном покрывает чоканье рюмок и стук ножей.
— Кушанье поставлено!

Люднее стало в клубе, особенно в картежных комнатах, так как единственно Английский клуб пользовался правом допускать у себя азартные игры, тогда строго запрещенные в других московских клубах, где игра шла тайно. В Английский клуб, где почетным старшиной был генерал-губернатор, а обер-полицмейстер — постоянным членом, полиция не смела и нос показать.

Студенты в основной своей части еще с шестидесятых годов состояли из провинциальной бедноты, из разночинцев, не имевших ничего общего с обывателями, и ютились в «Латинском квартале», между двумя Бронными и Палашевским переулком, где немощеные улицы были заполнены деревянной стройкой с мелкими квартирами.

В семидесятых годах формы у студентов еще не было, но все-таки они соблюдали моду, и студента всегда можно было узнать и по манерам, и по костюму. Большинство, из самых радикальных, были одеты по моде шестидесятых годов: обязательно длинные волосы, нахлобученная таинственно на глаза шляпа с широченными полями и иногда — верх щегольства — плед и очки, что придавало юношам ученый вид и серьезность.

С каждым годом все чаще и чаще стали студенты выходить на улицу. И полиция была уже начеку. Чуть начнут собираться сходки около университета, тотчас же останавливают движение, окружают цепью городовых и жандармов все переулки, ведущие на Большую Никитскую, и огораживают Моховую около Охотного ряда и Воздвиженки. Тогда открываются двери манежа, туда начинают с улицы тащить студентов, а с ними и публику, которая попадается на этих улицах.

Наискось широкого стола розовели и янтарились белорыбьи и осетровые балыки. Чернелась в серебряных ведрах, в кольце прозрачного льда, стерляжья мелкая икра, высилась над краями горкой темная осетровая и крупная, зернышко к зернышку, белужья. Ароматная паюсная, мартовская, с Сальянских промыслов, пухла на серебряных блюдах; далее сухая мешочная — тонким ножом пополам каждая икринка режется — высилась, сохраняя форму мешков, а лучшая в мире паюсная икра с особым землистым ароматом, ачуевская - кучугур, стояла огромными глыбами на блюдах...

Все эти важные покупатели знали продавцов магазина и особенно почтенных звали по имени и отчеству.
— Иван Федорыч, чем полакомите?
Иван Федорович знал вкусы своих покупателей по своему колбасному или рыбному отделению.
Знал, что кому предложить: кому нежной, как сливочное масло, лососины, кому свежего лангуста или омара, чудищем красневшего на окне, кому икру, памятуя, что один любит белужью, другой стерляжью, третий кучугур, а тот сальян. И всех помнил Иван Федорович и разговаривал с каждым таким покупателем, как равный с равным, соображаясь со вкусом каждого.

Вина составляли главный доход Елисеева. В его погребах хранились самые дорогие вина, привезенные отцом владельца на трех собственных парусных кораблях, крейсировавших еще в первой половине прошлого века между Финским заливом и гаванями Франции, Испании, Португалии и острова Мадейры, где у Елисеева были собственные винные склады.

С самого начала судебной реформы в кремлевском храме правосудия, здании судебных установлений, со дня введения судебной реформы в 1864—1866 годы стояла она. Статуя такая, как и подобает ей быть во всем мире: весы, меч карающий и толстенные томы законов. Одного только не оказалось у богини, самого главного атрибута — повязки на глазах. Почти полвека стояла зрячая Фемида, а может быть, и до сего времени уцелела как памятник старины в том же виде. Никто не обращал внимания на нее, а когда один газетный репортер написал об этом заметку в либеральную газету "Русские ведомости", то она напечатана не была.
— Да нельзя же, на всю Европу срам пойдет!

Когда Елисеев сдал третий этаж этого дома под одной крышей с магазином коммерческому суду, то там были водружены, как и во всех судах, символы закона: зерцало с указом Петра I и золоченый столб с короной наверху, о котором давным-давно ходили две строчки:
В России нет закона,
Есть столб, и на столбе корона.

Единственное место, которого ни один москвич не миновал, — это бани. И мастеровой человек, и вельможа, и бедный, и богатый не могли жить без торговых бань.

Какой-нибудь родственник, живущий в Москве, также с попутчиком приезжал на побывку в деревню, одетый в чуйку, картуз с лаковым козырьком, сапоги с калошами, и на жилете — часы с шейной цепочкой.
Все его деревенские родные и знакомые восхищались, завидовали, слушая его рассказы о хорошей службе, о житье в Москве. Отец, имеющий сына десяти — двенадцати лет, упрашивал довезти его до Москвы к родственникам, в бани.

А главное, они, уже напитавшиеся слухами от родных в деревне, вспоминая почти что сверстника Федьку или Степку, приехавшего жениться из Москвы в поддевке, в сапогах с калошами да еще при цепочке и при часах, настоящим москвичом, — сами мечтали стать такими же.

Сандуновские бани, как и переулок, были названы в начале прошлого века в честь знаменитой актрисы-певицы Сандуновой. Так их зовут теперь, так их звали и в пушкинские времена.

И для многих москвичей трактир тоже был «первой вещью». Он заменял и биржу для коммерсантов, делавших за чашкой тысячные сделки, и столовую для одиноких, и часы отдыха в дружеской беседе для всякого люда, и место деловых свиданий, и разгул для всех — от миллионера до босяка.

Меню его было таково: порция холодной белуги или осетрины с хреном, икра, две тарелки ракового супа, селянки рыбной или селянки из почек с двумя расстегаями, а потом жареный поросенок, телятина или рыбное, смотря по сезону. Летом обязательно ботвинья с осетриной, белорыбицей и сухим тертым балыком. Затем на третье блюдо неизменно сковорода гурьевской каши. Иногда позволял себе отступление, заменяя расстегаи байдаковским пирогом — огромной кулебякой с начинкой в двенадцать ярусов, где было все, начиная от слоя налимьей печенки и кончая слоем костяных мозгов в черном масле. При этом пил красное и белое вино, а подремав с полчаса, уезжал домой спать, чтобы с восьми вечера быть в Купеческом клубе, есть целый вечер по особому заказу уже в большой компании и выпить шампанского.

— Ну-с, Кузьма Павлович, мы угощаем знаменитого артиста! Сооруди сперва водочки… К закуске чтобы банки да подносы, а не кот наплакал.
— Слушаю-с.
— А теперь сказывай, чем угостишь.
— Балычок получен с Дона… Янтаристый… С Кучугура. Так степным ветерком и пахнет…
— Ладно. Потом белорыбка с огурчиком…
— Манность небесная, а не белорыбка. Иван Яковлевич сами на даче провешивали. Икорка белужья парная... Паюсная ачуевская - калачики чуевские. Поросеночек с хреном...

— Почему «шестерки»?
— Потому, что служат тузам, королям и дамам… И всякий валет, даже червонный, им приказывает… — объяснил мне старый половой Федотыч и, улыбаясь, добавил: — Ничего! Козырная шестерка и туза бьет!

Популяризировал шашлык в Москве Разживин. Первые шашлыки появились у Автандилова, державшего в семидесятых годах первый кавказский погребок с кахетинскими винами в подвальчике на Софийке. Потом Автандилов переехал на Мясницкую и открыл винный магазин. Шашлыки надолго прекратились, пока в восьмидесятых — девяностых годах в Черкасском переулке, как раз над трактиром «Арсентьича», кавказец Сулханов не открыл без всякого патента при своей квартире кавказскую столовую с шашлыками и - тоже тайно - с кахетинскими винами, специально для приезжих кавказцев. Потом стали ходить и русские.

Так было до первой половины прошлого века, до Николаевской железной дороги. Николай I положил на карту линейку и провел карандашом прямую черту от Москвы до Питера.
— Чтобы не сбиться с линии — повешу!

Но главный ужас испытывали на Садовой партии арестантов, шедших в Сибирь пешком, по Владимирке, начинавшейся за Рогожской заставой. Арестантские партии шли из московской пересыльной тюрьмы, Бутырской, через Малую Дмитровку по Садовой до Рогожской. По всей Садовой в день прохода партии — иногда в тысячу человек и больше — выставлялись по тротуару цепью солдаты с ружьями. В голове партии, звеня ручными и ножными кандалами, идут каторжане в серых бушлатах с бубновым желтого сукна тузом на спине, в серых суконных бескозырках, из-под которых светится половина обритой головы.

Цитаты из других книг можно найти в книжном навигаторе



О Москве и москвичах, часть 1
О Москве и москвичах, часть 2

Боро-маркет - это, наверное, самое значительное место на гастрономической карте Лондона. Рынок располагается на южном берегу Темзы и возник у южного основания Лондонского моста еще семь с половиной (!) веков назад. Об основании рынка есть легенда: раньше фермеры были обязаны при въезде в Лондон по мосту платить налог, и вот чтобы его не платить его, они разбивали рынок на берегу у моста. Со временем этот «колхозный» рынок превратился в бренд и достопримечательность европейского масштаба. Этот пост не рекомендуется к просмотру на голодный желудок:-)

( Collapse )

Будучи в Барселоне, абсолютно необходимо посетить несколько мест. Одно из них - рынок Бокерия, что прилегает к бульвару Рамбла. Этот старинный рынок поистине является гастрономическим искусством. Мясные ряды с продуктами лучших ферм; рыбы и морские гады, которых только-только выловили и они еще шевелятся; фрукты и фруктовое ассорти, выложенные как на для натюрморта; свежий хлеб, подкупающий своим невероятным запахом и красотой; сухофрукты, изобилием не уступающие восточному базару и... Лучше все-таки все это увидеть. А еще лучше - попробовать:-)

( Collapse )